– Ооох, Белка, ууух блин! Ох и хорошо! Ох и классно! Ну ты и придумала!
– Тише, Мишутка. Музыка кончилась. Как ты думаешь, знают они там, что мы делаем?
– Уффф. Не знаю. Пойдем спросим.
– Шутишь опять.
– Нет. Пойдем посидим за столиком. На террасе. Допьешь коктейль.
– Думаешь, я боюсь? И пойдем.
Они уселись за столик, Михаил жадно закурил, Белка села боком к столу и положила ногу на ногу. Ужин закончился, люди слушали музыку, болтали – был обычный вечер. Кто-то собирался в город, кто-то в Сохо. Женщины были нарядно одеты и накрашены, мужчины, по большей части, в джинсах и поло, – они разглядывали чужих женщин и гордились своими. Михаил видел, как их взгляды скользили по бедрам Белки, гладили ее голые плечи, проникали сквозь ткань платья к торчащим соскам. Она это тоже чувствовала, но не смущалась, помешивала трубочкой коктейль и отсербывала, с вызовом глядя вокруг, снимала ногу с колена и клала другую, медленно, как Шэрон Стоун в «Основном инстинкте». Она протянула руку через столик, взгляд ее говорил: «Пусть они смотрят, пусть знают, пусть хотят – все это только твое». Михаил вложил свою руку в руку девушки, они касались и взглядами и понимали друг друга без слов.
Разве она похожа на медсестру из заштатной мухосранской больницы? И когда она стала такой. Или она такой была. Нет, она стала другой. А ты заметил, как этот бутон распустился и превратился в цветок. И почему это произошло. Никакая косметика не сделает девушку красивой, если… Если что. Если она не ощущает поток… любви. Не простой похоти, а нужности кому-то одному. Ощущение единственности для кого-то. Никакие звезды Плейбоя не нравятся тебе так, как нравится она. И так не возбуждают. Почему это так. Где скрыт этот секрет. Ты же видел такие же бедра, такую грудь. Вот – секрет в глазах. Они загораются по-другому, и ты видишь ее совсем по-новому. Да. Свет любви в глазах превращает бутон в прекрасный цветок.
– Белка.
– Да.
– Ты сегодня как цветок. Цветешь и пахнешь.
– Какой цветок?
– Не знаю. Все цветы в одном. Оллинклюзив.
– Ты правда так думаешь?
– Да. Я думаю, что я тебя люблю.
– Ты сам первый никогда этого раньше не говорил.
– Вот, говорю.
– Спасибо, Мишка.
– За что.
– За то, что ты у меня такой есть.
– Какой такой. Я просто Мишка Дуридомов. Из Мухосранска. Ничего во мне нет особенного.
– Дуридом ты мой любимый. Слышишь? Мой. И мне больше ничего не нужно. Только чтобы ты был мой. Будешь? Всегда.
– Конечно.
– Ты меня не обманываешь?
– Ну что ты, Бельчонок. Ты меня пристегнула к себе наручниками. А ключ спрятала. Под платье. Уже давно.
– Так тебе нужен ключ?
– Нет. Я так и хочу быть. С тобой. Всегда.
– Хочешь?
– Да. Еще хочу тебя щелкнуть – с коктейлем.
– И будешь всем показывать?
– Да.
– И рассказывать?
– Нет.
– Почему? Ты разве удержишься?
– Я оставлю это для себя. Поставлю на фотоидентификатор в телефон, и каждый раз, когда ты позвонишь, я буду вспоминать про коктейль. Про море. Про тебя на острове. Ну, бери трубочку в рот.
– Ладно.
– Ох и классно ты это делаешь. Пойдем в номер.
– Ну пойдем.
Номер был убран, кровать застелена, утренний букет был в вазе, на столике стояла корзина с фруктами и из блестящего ведерка выглядывала бутылка шампанского.
– Ой, Мишка! Опять шампанское! И ананас! И бананы! Классно как! Повеселимся еще немножко?
– Хочешь шампанского?
– Ты же знаешь, как я люблю шампанское. У него такая пена. Вкусная.
Михаил достал бутылку из ведерка, встряхнул, повернул пробку и поддел ее большим пальцем – раздался хлопок, и пробка ударилась в стену. Он быстро зажал горлышко, оставил небольшую щелку и направил бутылку на девушку; она завизжала, выставила вперед руки, но это ее не спасло: она была вся в пене, струйки игристого вина стекали по ее бедрам.
– Мииишка! Ну подлец ты какой! Я же вся мокрая!
– Я же тебе обещал. Разве я тебя когда обманывал. Иди ко мне, мой мокрый Бельчонок. Ты вся липкая. Вкусная. Снимай свое платичко. Вниз его. Твой бельчонок хочет шампанского? Сейчас мы его напоим. И накормим. Бананами. И приласкаем. Хочешь?
– Ну я всегда хочу. Ты же знаешь. Ты про меня все знаешь.
– Пошли в душ?
– Ну пошли.
– А потом ляжем спать и будем спать долго-долго.
– Я тебе дам спать!
– Не дашь?
– Никада!
– Так я умру тогда.
– Не умрешь. Я же медсестра. Я тебе не дам умереть. Ты мне еще нужен.
– Нужен?
– Нужен.
– В душе?
– И в душе тоже.
– Спину потереть?
– Я вот тебе щас потру. Снимай штаны! Быстренько!
– Слушаюсь, Ваше Величество.
– То-то же! Смори у меня! Цезарь ты мой.
– Давай я лучше буду Марк Антоний.
– Ладно, Марк. Снимай штаны. А то мое царское терпение уже кончается.
– И что будет?
– Увидишь, что будет.
– И откуда ты такая взялась на мою голову.
– Какая?
– Любимая.
– Правда? Ну пошли уже. Сил нет.
– Ты голодная?
– Как и не ела ничего.
– Ну, это поправимо. Щас мы тебя накормим. По-царски.
Михаил сквозь сон ощутил пальцы на своей верхней губе и открыл глаза: Белка спала рядом, на левом боку, закинув на него правую ногу, и правой рукой возила у него по лицу – он захватил пальцы губами и легонько прикусил.
– Мииишка! Так у тебя нет усов!
– Ты что, Бельчонок. Никогда и не было.
– А мне приснилось, что были.
– Что ты там уже себе насмотрела.
– Ой, столько всего было! Погоди, вспомню. Вот – сначала я была птицей.
– Какой?
– Не знаю. Белой такой. И вот лечу я, так мне хорошо, только волнительно немножко. Как будто я чего-то жду…